Но если бы дело было только в скорби… Оставалось ещё кое-что, до сих пор не дававшее ему покоя. То чувство, которое он испытал, узнав, что Джин избежала смерти. Эштон был в бешенстве. Он ненавидел эту девочку, жизнь которой казалась ему немыслимой, невыносимой несправедливостью. Почему она? Почему не Пэт?

Самым страшным было то, что эта обида, это сожаление, притупившись за четыре года, не исчезли до конца. И оживали при каждом взгляде на повзрослевшую Джину Орлан.

— Я решила уйти с истфака.

Эштон с трудом подавил вздох облегчения и наконец решился снова посмотреть на собеседницу.

— Почему?

— Это чужая жизнь. Я не могу прожить её за Пэт. Попробую найти что-то своё. Поступлю в медицинский. Кажется, у меня неплохие способности. Тем более так будет безопаснее. — Её губы улыбались, но глаза оставались подозрительно серьёзными.

Эштон вопросительно нахмурил брови.

— Я же не дура, мистер Скай, — усмехнулась Джин. — И не слепая. Тебе больно на меня смотреть. Настолько, что ты задушил бы меня, если бы это могло вернуть Пэт. Не хочу тебя провоцировать.

Он заставил себя улыбнуться.

— Тебе нечего бояться. Я бы никогда не убил человека. Даже если бы это могло что-то изменить.

Интересно, кого будет сложнее убедить в искренности этих слов? Её или себя?

— Хорошо, что мы никогда не сможем этого проверить, правда?

После аварии Эштон часто ловил себя на невольном вопросе: что, если бы на месте Джины оказалась Пэт? Если бы невозможный, неизвестно откуда взявшийся дар достался старшей сестре? И невидимый, но постоянно чувствующийся поводок связал его с девушкой, с которой он и без того надеялся всегда быть рядом. Чтобы его пылкие и высокопарные «Я не могу без тебя жить» приобрели конкретный, физически ощутимый смысл.

Эти фантазии были приятными, но слишком далёкими от реальности. Эш очень быстро понял: ничего бы не было. Потому что любящая и преданная, но нежная и мягкая Патриция не смогла бы его спасти. Податливая, как глина, она не стала бы противиться воле своего скульптора. И отпустила бы его в вожделенную бездну.

А эта девчонка удержала. Вцепилась мёртвой хваткой — из принципа, из упрямства. И вытащила. Сжав кулаки, скрипя зубами и наплевав на его собственные желания и требования. Ей некогда было отвлекаться на одновременно благородное и малодушное нытьё. Она спасала ему жизнь. Пока хватало сил.

Пэт наконец-то снова стояла перед ним. Такая же, как десять лет назад. И было странно думать, что теперь она младше Джин. Навсегда младше.

Она улыбалась. Приветливо и грустно. Она не ждала его так скоро. Серые глаза смотрели в душу, и он казался себе прозрачным. Она знала, о чём он думал всё это время. И знала, о чём он думает сейчас. Знала, что он чувствует. И всё равно улыбалась. Она всегда ставила его интересы выше своих желаний…

Ему столько хотелось сказать! Хотелось объяснить, как вышло, что сейчас перед ней стоит совсем не тот Эштон, которого она помнит. Он мало изменился внешне, но она же видит, что он почти неузнаваем.

Он запутался. Из всех слов, теснившихся в сознании, на язык упало только одно:

— Прости.

Он хотел сказать, что всё было бы иначе, если бы… Он хотел сказать, что остался бы прежним… Он хотел сказать, что стал бы совсем другим… Он хотел соврать.

Силы возвращались. От осознания, что стоит только захотеть — и время повернётся вспять, бросило в жар. Скрипнули шестерёнки. Что-то заворочалось в глубине окружающей темноты. Что-то услышало его мысли и пошло разматывать ленту его жизни, стирая последний год. Два года. Три…

— Ты бредишь, Эш.

От её тёплого взгляда почему-то стало холодно. Фигура Патриции потемнела, контуры её размылись, поплыли мягкой глиной. Он всё ещё смотрел в её глаза и не видел их. Не помнил.

Тик-так.

— Пэт… — он потянулся к ней, но рука ухватила пустоту.

Тик-так.

Тёмная больничная палата. Жёлтый свет фонаря растёкся по обшарпанному полу. Девочка. Маленькая, бледная, почти сливающаяся с белой постелью. Только рыжие волосы горят на подушке.

Тик-так.

Выбирай, Эштон. Впрочем… Ты ведь уже выбрал, правда? Давно выбрал. Тем лучше. Тем проще. Ты проснёшься, и всё будет иначе. Всё в твоих руках. В руке, обхватившей тонкую шею. Девочка не может пошевелиться. Она только смотрит огромными глазами. Понимающе смотрит.

Скрипят шестерёнки. Скрипят суставы сжимающихся пальцев.

Не спорь, Скай. Ты же сам этого хотел.

Эш зажмурился. Схватил ртом воздух.

Тик-так.

Кто-то зовёт его по имени. Постоянно зовёт его по имени.

— Эш…

Тик-так.

— Эш, мне больно.

Голос ускользает, растворяется.

«Только продержись, ладно?»

Тревожный, неотрывно следящий взгляд.

«Я тебя когда-нибудь убью…»

Липкая кровь на холодных ладонях. Паника в воспалённых глазах.

«Я же не дура, мистер Скай…»

Слабые удары пульса под чужими, непослушными пальцами.

Тик. Так.

Он заставил себя открыть глаза.

Мягкие лучи солнца, пробившиеся сквозь кроны деревьев, косыми полосами лежали на стенах и потолке, золотили рыжие волосы девушки, неподвижно сидящей на краю кровати. Взгляд никак не фокусировался на чертах её лица. Жаркой волной по телу прокатился страх. Непривычное и оттого ещё более мощное чувство неподконтрольности происходящего. Тиканье настенных часов гулкими ударами отдавалось в груди, в горле, в кончиках пальцев.

Тик-так.

Он приподнялся на локте.

— Пэт?..

Джина покачала головой, не пытаясь высвободить из его руки словно тисками сжатое запястье.

— Нет. Всего лишь я.

Эш рухнул на подушку. Обжигающе холодный компресс соскользнул со лба. Мир обретал чёткость.

— Всего лишь ты…

Он вздохнул, облегчённо отгоняя мутный бред. Разжал пальцы, с трудом убедив себя, что хрупкое запястье Джин — не единственная его связь с реальностью.

— Как ты?

— Похоже, всё ещё жив.

Слова с трудом продирались через пересохшее горло. К губам приблизился стакан с водой.

— Этого пока достаточно.

Тяжесть в груди отступила. Дышалось легко. Голова перестала казаться бесполезным вместилищем ваты. Эш тяжело заворочался, отодвинулся к стене, освобождая место Джин.

— Ложись спать, — не то разрешил, не то попросил он. — Я уже не умру. Правда.

Джин зевнула, но следовать указаниям не спешила.

— Не веришь?

— Ты слишком хорошо умеешь мне врать. «Всё в порядке, Джин. Езжай на курсы. Ничего со мной не случится…» — передразнила она. — Что было бы, если бы я успела уехать?

— Ты давно была бы свободным человеком…

— С порушенной нервной системой и комплексом вины, — перебила Джин.

— Ну сколько ещё раз мне нужно попросить прощения? — простонал Эш устало и почти жалобно.

— Да не в этом дело. Я давно не злюсь. И даже, наверное, понимаю тебя. Просто не удивляйся, что мне иногда трудно тебе верить. Если хочешь, чтобы я не переживала, перестань поступать так, как сегодня. То есть уже вчера. Ты же обещал предупредить, если станет плохо. Неужели не почувствовал?

Он промолчал.

— Ну и зачем было притворяться? — Джин старалась смягчить тон, но слова всё равно звучали слишком резко. — Вектор бы и так нашли. Как видишь, твои героические жертвы для этого не понадобились.

Она всё-таки легла. Пощупала его лоб, посчитала пульс, прислушалась к полю. И впервые за эту ночь спокойно вздохнула.

— Эш, некоторые важные вещи не требуют твоего участия. Смирись уже. Мир не рухнет, если ты ненадолго перестанешь подпирать его плечами. Ты не можешь быть в ответе за всё. В конце концов, то, чего не сделаешь ты, сделает кто-то другой.

Оружейник обдумал её слова и спросил так серьёзно, будто действительно ждал ответа:

— А если нет?

Джин ничего не сказала, только закусила губу.

— Знаешь, иногда тяжесть мира на твоих плечах — единственное, что не даёт потерять равновесие, — задумчиво произнёс Эш.

Колдунья перевернулась на бок.